Леон Костевич. Вылитые

Сюжет повести (все же это не роман) детективно-психологический. Алматинец Андрей Карлин (и, надо сказать, этим присутствие казахстанской части ограничивается) «носил в голове без малого три десятка лет» идею о том, что все люди на земле похожи, носил-носил да и поехал в Москву, где продал по дешевке ушлому быстрому москвичу идею великолепного шоу поиска похожих людей.

Шоу «Лицевой счет» стало сенсацией, воплощением мечты о высоком рейтинге, началась шумиха, весь мир забило в лихорадке исканий своего идента.

Тем временем талантливый сценарист шоу Женя Табашников, «полу-мудрец, полу-невежда», а проще говоря, профессиональный журналист, крайне недоволен своей жизнью — брак получился поганый, профессия не внушает уважения, денег, каких он достоин, нет. И тут Табашников узнает, что его друг детства (пьяница и наркоман, прикупивший справку о том, что он белый и пушистый) устроился в банк инкассатором.

Женя решил ограбить банк — красиво, изящно, бескровно. Для чего собрал со всего мира идентов нужных для операции сотрудников банка. И тут все заверте…

Спойлерить не буду, как никак это детектив, хотя и перевернутый: кто преступник — знаем, что и зачем хочет делать — знаем. Не знаем только до самого конца как провернет свое дело и как оно закончится.

Стоит заметить, что по существу, повесть нацелена на российское издание, на российского читателя. Это ни коим образом не укор, просто факт. Привязывают Костевича (сужу конкретно по «Вылитым») к русскоязычной казахстанской литературе по принципу «живу я тут», но это примерно так же логично, как упорно называть Сергея Лукьяненко «русскоязычным казахстанским фантастом», потому что родился и жил он в Казахстане.

Все основные сюжетные ходы, все решения привязаны к человеку Большого Города и его проблемам, собственно Казахстана там и нет. Да и вряд ли нашим (KZ) читателям нужно делать такую сноску про Алматы (в тексте, опять же, понятная и привычная дорогим россиянам Алма-Ата):

«Если кто не знает, упомянутый город знаменит тем, что во время войны великий Эйзенштейн снимал там своего «Ивана Грозного», а чуть позже там родился зело одиозный политик Жириновский».

Мнится мне, что в литературных родственниках повести явно маячит Федор Михайлович с «Преступлением» и «Братьями Карамазовыми», только решать «тварь ли я или право имею» Женю толкнула не мысль философская, а депрессия и кризис среднего возраста.

Еще Женя интеллигент, для него припасены у Леона такие интересные мысли, что хоть сейчас дать на филфак — тема для исследования.

«Читая своего любимого Чехова, юный Табашников убеждался — самые неискренние страницы у писателя там, где он восхваляет народ. Чехов-гуманист давил Чехова человека: политкорректность девятнадцатого века. И только когда Антон Павлович забывает о великой миссии писателя, народ выходит у него органично.»

Или вот, для вообще невеселых размышлений:

«Ведь откуда у нас великая литература была и почему ее нет сейчас? Потому что история-то какая была! Сначала самодержавие боролось со свободомыслием. Потом, в сталинские времена, человеку постоянно приходилось жить между жизнью и предательством, доносительством.
При Брежневе — между чистой совестью, самоуважением и карьерой, путь к которой все равно лежал через подлость. Зато какие были сюжеты — метания, движения души, самопожертвование! А теперь? Главное — деньги, на все принято смотреть проще, совесть — условна. О чем тут писать? Кого делать героем?»

Текст у «Вылитых» сделан очень хорошо, никаких провисаний действия, никаких дилетанских передержек, по-взрослому качественная работа. Костевич не запорашивает книгу метафорами, все же не та задача. Потому на фоне чистой речи особенно заметно смотрится такое чудесное:

«Черный как шрифт газеты «Правда»».

Первое, что пришло в голову, когда прочитала фразу, было: «Довлатову бы понравилось!»

Все на своем месте: размышления о жизни вообще, рассказ о целой панэпидемии идентичности, прорисовка характеров людей. Где требуется боевик, где нужно неспешный диалог. «Вылитые» походят по формату на сценарий фильма и было бы чудно, если бы его действительно сняли.

Еще хочется сказать, что сама идея идентичности лиц, решена в «Вылитых» только как фон, как повод поразмышлять о природе человека, а ведь тема-то золотоносная! Есть замечательный эпизод, пусть простит меня Костевич, который приведу целиком:

«Запомнился выпуск, посвященный юбилею Аль Пачино. Они все сделали с хорошей выдумкой: нашли не просто двойников великого актера, но живые портреты его персонажей за всю кинокарьеру, начиная с шестьдесят девятого года, когда он еще эксплуатировал образ, найденный на бродвейских подмостках.

Не предупрежденный артист ошарашенно смотрел своими большущими глазами на себя совсем молодого, потом постарше, еще старше и еще…

Неторопливо подходил к нему молодой Майкл Карлеоне — сдержанный, с расчесанными на пробор тускло блестящими черными волосами и такими же, с матовым блеском глазами, похожими на маслины. В брюках на старомодных подтяжках и с зубочисткой во рту. находившийся тут же симфонический оркестр играл тему из «Крестного отца». «Congratulations», негромко произнес «Майкл».

Следом появился отвязный балбес Тони из «Лица со шрамом» — вызывающе одетый, в светлой рубахе с отложеным воротником, из-под которого выглядывала обвивающая шею золотая цепь. Дружелюбно улыбаясь, протягивал смешавшемуся Аль Пачино свою пятерню.

За Тони вышел слепой подполковник Фрэнк Слэйд. Хрипло ворча, направился к юбиляру. Скрипач из оркестра наполнил воздух красивой мелодией. Навстречу Слэйду из-за спин зрителей выплыла девушка в черном платье с открытыми плечами. Он обнял девушку за талию. Сосредоточенно глядя в одну точку, осторожно повел ее в танго, едва не задев знаменитого актера. Из глаз красиво постаревшего Пачино катились слезы.

Шоу транслировалось по всей Америке на исполинских уличных экранах. Камера показывала, как под ними, задрав головы, собираются люди. Сентиментальная нация переживала тому, кого любила.»